Вроде бы слово на слуху. Вроде бы часто твердят о нем СМИ: «Единая Россия», одно-другое. Вроде бы на генетическом уровне оно усвоено: «Народ и партия едины». И в церкви нет-нет да напомнят о Боге, что «един в трех лицах». А все равно непонятно. Единство — от единственности? Тогда это избранность, особый путь, и умом Россию не понять. Если единство — это цельность, монолитность, сопротивляемость внешним изломам, то партии, несмотря на свои претензии на избранность, редко бывают долго цельными, тому подтверждение недавнее прошлое и практически настоящее, в котором на смену «Единой России» постепенно приходит «Общественный народный фронт». И мы говорим об осмысленном, самостоятельно выбранном единстве, и в нем все-таки больше цельности, чем единственности. Слова, пришедшие в современный русский из старославянского языка, часто были связаны с Библией и церковной службой. Отсюда схожесть по звучанию и различия по значению и стилю: возвышенный «едины Бог» и общеупотребительный «один». Одиночкам трудно добиться единства, их не тянет в коллектив с его диктатом единой цели, его не тянет ни подчиняться, не подчинять. Жизненный опыт подсказывает, что внешнего единства в человеческой среде добиться легче там, где действует армейский принцип единоначалия, особенно в его гротескной крайности: «первый пункт устава: командир всегда прав. Второй пункт устава: если командир неправ, смотри пункт первый», «в армии все должно быть хоть и безобразно, но единообразно». Единства же в среде, где допускается разномыслие, где оно становится побочным продуктом личной установки на самоусовершенствование, достичь бывает весьма трудно. Чем больше человек занят своими мыслями, или совершенствованием: интеллектуальным, личностным, тем больше ему не по пути с остальными. В предисловии к «Расторжению брака» Клайв Льюис пишет: «Пути нашего мира — не радиусы, по которым, рано или поздно, доберешься до центра. Что ни час, нас поджидает развилка, и приходится делать выбор. Даже на биологическом уровне жизнь подобна дереву, а не реке. Она движется не к единству, а от единства, живые существа тем более разнятся, чем они совершеннее». Так возможно ли единство, если так или иначе человек ставит перед собой в течение жизни все более высокие личные задачи? Или оно лишь эфемерная вершина, которая всегда только манит, но никогда к себе не подпустит?
В 17 главе Евангелия от Иоанна Иисус молится последней молитвой перед смертью. Среди слов этой молитвы есть просьба к Богу: «да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, – да уверует мир, что Ты послал Меня». Поражает в этих словах то, что Иисус просит у своего Отца небесного благословения, условий для единства 12 апостолов, которых Спаситель скоро вынужден будет оставить. Однако просьба об единстве не спешит сбываться. Пройдет совсем немного времени, Иуда предаст Учителя, Его уведут на смерть и ученики рассеются. Петр трижды отречется от Христа, и убитый горем от только что открывшегося собственного предательства заплачет и уйдет в ночь. О каком единстве тогда молится Христос? В настоящем его нет, в ближайшем будущем, похоже, тоже. Есть только разошедшиеся по разным углам ученики, вспоминающие время, проведенное с Учителем, и горюющие о собственной несостоятельности. Так может Христос молится о пустом, о невозможном?
На дорогах Палестины Христу было подвластно многое: Он исцелял недуги, утолял голод, усмирял бурю, оживлял мертвых. Но сделать хотя бы своих людей едиными Он так и не смог. Или не хотел? Или единство — это не то состояние, которое нужно вызывать на определенное время? Накануне очередных выборов мы всегда становимся свидетелями и участниками манипуляций политехнологов, основная задача которых достичь кратковременного единства в вопросе политпригодности того или иного кандидата. Очевидно, что единство, о котором просит Христос, сложнее для понимания, чем система политстимулов и ясных электоральных результатов. Вероятнее всего среди 12 апостолов существовала масса разногласий. Это были люди с разным жизненным и профессиональным опытом: у профессионального революционера Симона Зилота была своя точка зрения на политическое устройство родины, отличная от точки зрения мытаря, то есть налогового инспектора, Матфея, у них было разное материальное положения до призыва пойти за Христом, разные амбиции - достаточно вспомнить просьбу матери Иоанна и Иакова о том, чтобы им сесть по правую и левую руку от Христа в Царствии Божьем. До самого конца, то есть до креста Голгофы, ученики верили в чудо, к которым привыкли за время странствования с Учителем, чудо бескровного избавления от креста. Но Учитель умер, пролив кровь, и чуда не произошло. Оно произошло чуть позже, когда надежда угасла, и когда на ее место пришло опустошение и полное разочарование. Единство же в ряды апостолов пришло после того, как им вновь явился Христос, тот же самый, но неуловимо другой, воскресший, сияющий иным неземным светом. Единство трех избранных учеников на горе Преображения, когда Петр сказал: «Хорошо нам здесь, сделаем шалаши и останемся», распространилось на двенадцать апостолов, а потом медленным пламенем через проповедь по городам и весям римской ойкумены перекинулось на массы людей. Единство веры. Апостолы были готовы идти на смерть ради имени своего учителя, потому что видели его воскресшим. Это вера, а значит единство целей и общей судьбы было принципиально иного качества, смерть и воскресение Христа произвели настолько коренное преображение всех учеников, что им больше не страшно было оставить все то, что раньше они считали главным в своей жизни и что их разъединяло: семьи, политические убеждения, профессиональные амбиции. Хотя для Петра стать «камнем, на котором основана церковь» - невиданный даже для самого успешного рыбака апшифтинг! Но только после того, как он потерял веру в себя, и окончательно обрел веру в своего Спасителя.
Христиане едины в призвании следовать за Иисусом, но дороги у нас разные. Временами мы идем параллельными курсами, временами перпендикулярными, кто-то быстрее, кто-то медленнее, а кто-то вообще в обратный путь пускается, заблудившись ради эксперимента или неосознанно. Иногда, встретившись на привале, мы разделяем пищу, перекидываемся словом, спорим о том, что увидели на своем обособленном пути, даже если видели одно и то же, и опять отправляемся своей дорогой. Дорогой налоговых инспекторов, рыбаков, учителей, книжников, зилотов. Есть среди нас смельчаки, малодушные, образованные и не очень, технари и гуманитарии, женатые и разведенные, святые и грешные. Объединяет нас всех то, что мы верим, что Иисус умер за нас и воскрес, чтобы мы не боялись смерти, чтобы не имея выбора ее избежать, оставляли все то, что гнет и давит, чтобы явиться однажды пред Богом налегке, в разное время, но едиными в своей вере, теперь уже ничем не смущаемой. В конце концов, от меня лично не зависит, станет ли Крым опять Россией, или нет, но от меня зависит, смогу ли я не считать своим кровным врагом украинца или русского, думающего и поступающего не так, как нравится мне. В политических симпатиях единства у христиан не будет никогда. В вопросе о том, ради кого умер Христос: ради защитников Майдана или его противников, единство необходимо.
