В знаменитом «письме из тюрьмы Бирмингема» Мартин Лютер Кинг обвинил «белую американскую церковь» в предательстве Евангелия. В письме Кинг заявляет, что самым болезненным компромиссом стала не очевидная ересь в некоторых церквях, где защищали расизм и сегрегацию. Больнее всего было осознавать, что некоторые «умеренные» белые пасторы отказались позволить церкви быть церковью:
Я слышал, как многие служители говорили: «Это социальные проблемы, к которым Евангелие не имеет никакого отношения». Я видел столько церквей, посвятивших себя какой-то религии «другого мира», проводящей странное различие между телом и душой, священным и светским.
С тех пор многие богословы высказались с похожей критикой. Осторожный Вилли Дженнингс утверждает, что христианское богословие никогда по-настоящему не осмысливало свое соучастие в колониализме, а радикальный Джеймс Кон прославился своим заявлением, что современную церковь можно смело называть свидетельством «белого богословия». И осторожные, и радикальные критики говорят об одном – в вопросах Царства и Его праведности западная церковь сбилась с пути.
Кажется, что можно просто проигнорировать этих богословов. Ведь многие из них с удовольствием заменили бы традиционное богословие на усиливающуюся со временем радикальную форму богословия освобождения, имеющую мало общего с Евангелием. Но тогда мы можем упустить отличную возможность, ведь многое из высказанной в сторону традиционного христианства критики вполне обосновано, даже если нам не хочется признаться в этом.
Иисус и социальная справедливость
Я начал об этом серьезно задумываться в семинарии, когда изучал проповедь Иисуса в Евангелиях от Матфея 5 и Луки 4. Стандартное толкование слов Иисуса, что Он пришёл «благовествовать нищим» и «проповедывать пленным освобождение» (Лк. 4:18), по крайней мере у уважаемых мной комментаторов, указывает на метафору для описания спасения от духовной нищеты и угнетения. Есть также некоторый консенсус, что, когда Иисус говорит об «алчущих и жаждущих правды», которых за это гонят, имеется ввиду жажда оправдания и освящения (Мф. 5:6,10).
Именно поэтому я был удивлен, когда обнаружил у Жана Кальвина, по крайней мере в отношении этих отрывков, другое толкование, ближе к интерпретации богословов освобождения, чем к большей части современных евангельских теологов. Например, вот что Кальвин говорит о том, как Иисус благословлял тех, кто страдает за правду:
Я говорю, что не только те, кто защищает Евангелие, но и те, кто каким-нибудь образом служит делу праведности, подвергаются гонениям за правду. Поэтому, возвещая Божью истину против лжи сатаны или защищая добрых и невинных от несправедливости нечестивых, мы столкнемся с оскорблениями и ненавистью этого мира, который будет угрожать нашей жизни, судьбе или чести (Кальвин, Институты 3.8.7).
Тогда я задался вопросом, а может ли богословие Кальвина помочь церкви восстановить более верное евангельское свидетельство в вопросах социальной справедливости. И я не разочаровался.
Кальвин и Церковь
Богословие Кальвина о церкви заслуживает нашего пристального внимания по нескольким причинам. Во-первых, возможно, больше, чем любой другой реформатор, Кальвин видел свою главную задачу в правильном толковании Писания и учении о служении церкви. Во-вторых, Кальвин глубоко осознавал опасность политизации церкви, ставящей под угрозу призвание стать «духовным царством Христа» в мире.
По мнению Кальвина, эта опасность простирается в трех плоскостях. Наиболее очевидной из них была Римско-Католическая церковь. Кальвин верил, что Христос возложил на церковь исполнение конкретных духовных функций служения: проповедовать Евангелие, совершать таинства, соблюдать церковную дисциплину и заботиться о бедных. Церковь оставалась церковью, пока она добросовестно выполняла эти функции.
Тогда я задался вопросом, а может ли богословие Кальвина помочь церкви восстановить более верное евангельское свидетельство в вопросах социальной справедливости. И я не разочаровался.
Кальвин посчитал, что римская иерархия, от Папы до священников, сменила призвание служения на призвание суда. Рим взял на себя право править на земле вместо Христа. Римская церковь заявила о своей власти создавать доктрину, придумывать таинства, обязывать совесть и приносить в жертву интересы бедных в пользу собственной помпезности и престижа. Церковь превратилась в политический институт, довольно тираничный, а не духовного представителя Царства Христова.
Вторая опасность была непосредственно связана с Реформацией. Ведущие реформаторы, в том числе Лютер, Цвингли и Буллингер, согласились с тем, что средневековая церковь преступила границы власти, и высказались за передачу почти всех функций церкви гражданскому магистрату. Пасторы были призваны проповедовать Евангелия и совершать таинства, этому реформаторы не возражали, но все остальное, включая церковную дисциплину и заботу о бедных, нужно было передать государству. Управляемая государством церковь таким образом стала институтом для учения и поклонения, не способным контролировать собственное членство или создавать материальное выражение Царства Христова. Очень скоро этот институт был унижен до инструмента государства.
Третья опасность исходила от анабаптистов. Ранние анабаптисты были последователями Лютера и Цвингли, разочаровавшимися в компромиссах государственной церкви. Чтобы избежать путаницы между гражданством и церковным членством, они отказались от крещения младенцев и настояли на строгой практике церковной дисциплины, взысканий и отлучения. Чтобы отделить церковь от общества, они потребовали от христиан отказаться брать в руки меч или служить в правительстве, призвав к разделению материальных благ. Церковь стала политическим институтом, хотя и принципиально нового типа, больше уделяя внимание своему отделению от мира, чем проповеди Евангелия благодати.
Духовность Церкви
Кальвин увидел альтернативу в акценте на духовности Церкви. «Церковь – это и есть Царство Божье», – продолжил настаивать Кальвин (Институты, 4.2.4), имея ввиду, что церковь – люди, среди которых реальность Царства приобретает форму с помощью Святого Духа. Таким образом, знаки присутствия Царства – это знаки церкви: проповедь Евангелия, Вечеря Господня и крещение. И все эти знаки имеют свое необходимое отражение в церковной дисциплине, без которой никакая церковь не может быть здоровой (именно поэтому Кальвин отказался служить в церкви в Женеве, если там не будет практики церковных наказаний), и в диаконате, без которого ни одна церковь не могла назвать себя истинно реформированной.
Отличие богословия Кальвина о церкви от лютеран и швейцарских реформаторов заключалось в том, что Кальвин настаивал на необходимости для Божьего царства находить социальное и материальное выражение в церкви, отдельно от политического общества. Церковь грядущего века должна проникнуть в нынешний лукавый век, хотя тот и не изменится до пришествия Христа. Таким образом Кальвин принял логику «уже, но пока еще нет».
Кальвин настаивал на необходимости для Божьего царства находить социальное и материальное выражение в церкви, отдельно от политического общества.
Кальвин учил, что все творение однажды будет восстановлено и преобразовано в грядущем царстве Христа. До тех пор Бог милостиво сохраняет «нынешний век» с помощью различных средств, включая правительство и гражданское общество. Вознесшийся Христос изливает дары Своего Царства на Церковь через дары Духа (Еф. 4:7-16). Христиане служат друг другу через труд служения, и церковь возрастает в тело Христа, предвидя грядущее царство, в котором всё будет возрождено.
Греховность общества
В то же время христиане продолжают служить в социальных структурах мирского общества, хотя эти структуры глубоко поражены грехом. Делают они это не потому, что их обстоятельства как мужчин или женщин, богатых или бедных можно назвать справедливыми, а потому, что будучи учениками Христа они призваны продемонстрировать свою свободу, приняв на себя форму слуги. Однажды все христиане будут свободными и равными в Царстве Божьем, но в нынешнем веке христиане обречены на страдания и гонения. Не признающие реальное положение дел христиане, настаивающие на полном воплощении Божьего царства здесь и сейчас, не только политизируют церковь, но и неминуемо обрекают себя на горечь и разочарования.
Кальвин предостерегал христиан не мечтать, что политическое и гражданское общество может быть каким-то образом преобразовано в Царство Божие до возвращения Христа. Он защищал от этого заблуждения, указывая на важное различие между духовной праведностью (или справедливостью) и гражданской праведностью.
Кальвин предостерегал христиан не мечтать, что политическое и гражданское общество может быть каким-то образом преобразовано в Царство Божие до возвращения Христа.
Духовная праведность, как утверждал Кальвин, приходит через труд Святого Духа через Евангелие. Призвание церкви – искать такого рода праведность через служение. С другой стороны, гражданская праведность – это лишь внешняя праведность. Гражданское правительство не имеет власти устанавливать духовную праведность, потому что духовную праведность невозможно взыскать принудительно, но оно призвано установить гражданскую праведность. Кальвин разделял убеждение Августина, что христиане не должны презирать гражданскую праведность. Это дар Божьей благодати, имеющий решающее значение для сохранения общества.
В своих комментариях Кальвин неоднократно отмечал, что гражданские законы, данные Моисею, вынуждены были терпеть много зла из-за человеческой порочности. Он основывал это утверждение на заявлении Иисуса в Матфея 19, что закон Моисея разрешал развод из-за человеческого жестокосердия. Кальвин указал на многие другие формы греха и несправедливости, которые закон Моисея допускал (но, внесем здесь ясность, не одобрял): полигамия, убийство военнопленных на войне, принудительный брак плененных на войне женщин, и так далее. Если гражданские законы избранного Божьего народа должны были терпеть такое зло, пишет Кальвин, то насколько больше это уместно для гражданских законов современных правительств?
Кальвин сформулировал из этого два вывода. Первое, христианские общества не обязаны следовать гражданским законам Моисея. Они, скорее, связаны нормами естественного закона, которые Кальвин определил, как закон любви, правило равенства и моральный Божий закон, отраженный в Десяти заповедях. Как это осуществляется на практике будет зависеть от времени, места и обстоятельств.
Второе, хотя христиане и должны искать справедливости, насколько это возможно через гражданский закон, они должны оставаться реалистами, учитывая ограниченные возможности грешного человека. Духовную праведность и справедливость невозможно насадить мечом. Христиане призваны проявлять добродетели смирения, благоразумия и сострадания в своей общественной деятельности, понимая, что зачастую закон позволяет совершение действий и существование обстоятельств, которые аморальны и несправедливы.
Христианская жажда справедливости
Значит ли это, что христиане должны смириться со злом и несправедливостью в обществе. Кальвин решительно отвергает такие рассуждения. Честный взгляд на жизнь в нынешнем злом веке не должен привести христиан к снижению «ревности по справедливости».
Например, Кальвин постоянно призывал правительство заботиться о бедных. «Бог особо заботится о бедных, потому что они наиболее подвержены травмам и насилию», – пишет он в комментариях к Псалму 71:4. Или в комментариях к Псалму 81:3-4: «Справедливое и хорошо работающее правительство будет отличаться от других защитой прав бедных и притесненных». Правители будут признаны Богом «виновными, если не будут помогать тем, кто нуждается в их вмешательстве». И делать они это должны не только через защиту бедных от эксплуатации, но и через создание домов для бедных, больниц и школ.
В то же время Кальвин верил, что главное свидетельство церкви о праведности Царства должно проявляться в служении церкви, устанавливающем духовную справедливость. Через проповедь Евангелия, таинства, церковную дисциплину и диаконат – то есть через органическую жизнь церкви, проистекающую из исполнения вышесказанного – проявится духовная справедливость Царства.
Для Кальвина, когда Иисус заявил, что пришел благовествовать нищим и проповедовать пленным освобождение, Он призвал церковь поступать так же.
Для пасторов это означало проповедь полного Евангелия, то есть провозглашение личного покаяния и возрождения наряду с Царством Божьим и его праведности. Кальвин верил, что пасторам следует избегать вопросов политики и партийности на кафедре, потому что такие вопросы, во-первых, не обязательно являются вопросами мудрости и благоразумия, а во-вторых, власть церкви не бесконечна и подчиняется Слову Божьему, поскольку заключена в нём (Институты, 4.8.4).
Пасторы служат Христу и Его Слову, а не властвуют над ними. И хотя пасторы не должны выходить за рамки Слова в своей проповеди, они также не имеют права проповедовать что-либо меньшее, чем праведность Слова. Пасторы должны провозглашать основные принципы праведности, которые проливают свет на вопросы христианского участия в политике, а также в широком спектре вопросов от сексуальной чистоты, справедливости для бедных, гостеприимства к беженцам и мигрантам и неприкосновенности жизни.
Знаки Церкви
Кальвин также утверждал, что причастие и крещение показывают, что значит быть церковью. Вечеря Господня призывает христиан к «койнонии» – «взаимному общению, сообществу, милости и другим обязанностям братского общения» (комментарии на Деяния 2:42). Крещение обязывает всех христиан жить покаянием и освящением. Именно поэтому Кальвин видел необходимость в церковной дисциплине и диаконате. Они защищают церковь от церемониального лицемерия, празднующего Евангелие Царства, но не исполняющего его праведности.
Церковная дисциплина, то есть практика церковных взысканий и наказаний, как раз служит этой роли, призывая к ответу тех, кто называет себя христианином, но жизнью своей свидетельствует об обратном. Конечно, Кальвин знал о повсеместном злоупотреблении церковными наказаниями в Римской церкви. Он подчеркивал, что дисциплина не является силой принуждения, отданной на откуп церкви. Не является она и карательной функцией. Скорее, её цель – сохранить целостность Вечери Господней и милостиво восстановить христиан, впавших в лицемерие «дешевой благодати». Она служит гарантом, что праведность Царства найдет свое выражение в социальной жизни церкви.
В Женеве пасторы и старейшины серьёзно отнеслись к своей обязанности осуществлять дисциплинарные действия по отношению ко всем видам греха и несправедливости, осуждаемых в Писании. В дополнение к идолопоклонству, богохульству и блуду, они наказывали отцов, которые били своих жен и детей, детей, которые отказывались заботиться от своих родителях, арендодателей, которые эксплуатировали своих арендаторов, врачей, которые пользовались немощностью своих пациентов или были некомпетентны, торговцев, виновных в манипулировании ценами и ограничении конкуренции, работодателей, угнетавших или не плативших своим рабочим, и соседей, отказывающихся примириться друг с другом.
Диаконат, по словам Кальвина, подстраховывает свидетельство Церкви о социальной справедливости, обеспечивая права бедных. Он считал, что материальная помощь бедным является требованием справедливости, а не просто благотворительностью. Если люди не делают всё возможное, чтобы обеспечить бедных, они лишают их прав. Диаконат несет ответственность за то, чтобы церковь была примером справедливого общества. Он оберегает церковь от лицемерия ненастоящего Евангелия.
Диаконат несет ответственность за то, чтобы церковь была примером справедливого общества. Он оберегает церковь от лицемерия ненастоящего Евангелия.
В женевской церкви было два диаконата. Один плотно сотрудничал с (и финансировался) государством. Другой функционировал независимо от государства и уделял внимание служению беженцам и иммигрантам. Дьяконы Женевы не просто реагировали на возникающие нужды и не служили исключительно членам церкви. Напротив, они занимали активную позицию. Они оказывали медицинскую помощь больным, временную поддержку и профессиональное обучение безработным, долгосрочную поддержку вдовам, гостеприимство странникам и так далее.
Кальвин считал, что, когда Иисус заявил, что пришел благовествовать нищим и проповедовать пленным освобождение, Он призвал церковь поступать так же. Чтобы церковь была церковью, нужно подготовить церковь к тому, чтобы она могла свидетельствовать в Духе, на словах и на деле, о справедливости и праведности грядущего Царства Божьего.
