Папа - поляк, мама - русская. Я была третьим ребенком и единственной девочкой, а братьев у меня было трое. Отец был главой семьи, добытчиком. Он также любил проводить время со мной и братьями, с большим желанием занимался нашим воспитанием. Именно папа заложил в нас основы нравственности, культуры. А мама была верующим человеком и ходила в церковь даже тогда, когда это было опасно. В Ярославле до войны действовала только одна церковь. А после того, как в 1942 году Сталин разрешил открыть церкви и молиться, стало работать несколько церквей. В них больше было пожилых людей и детей, подростков. Партийных людей не было или было очень мало.
Школы-госпитали
В 1942 году погиб отец, а старший брат в тот год ушел на войну добровольцем. Маму на фронт не взяли из-за того, что она осталась одна с тремя детьми. Она работала по 12 часов на хлебозаводе.
После битвы под Москвой в Ярославль привезли много раненых, их разместили в школах, и детям негде стало учиться. Потом привезли истощенных ленинградцев. Мы бегали смотреть на них, даже пытались их хлебом покормить, но нам медсестры запретили, потому что истощенных людей надо было постепенно откармливать, понемногу порцию пищи прибавлять, а то организм не справлялся, и они умирали. Хотя врачи делали все, чтобы выходить ленинградцев, все равно их тела телегами вывозили хоронить - так много умирало людей.
Подростковый труд
Когда школы закрылись для обучения, многие из ребят от нечего делать стали бродяжничать, воровать, легко было оказаться в плохой компании. Вот тут в нас с братьями сказалось воспитание отца. Второй брат, которому в то время было 15 лет, принял решение, что мы с ним пойдем работать. Он нашел работу на заводе, а меня мама устроила в артель, которая впоследствии стала трикотажной фабрикой. Сначала меня не хотели брать из-за возраста, мне тогда было 13 лет, но, увидев, что я, перебирая лоскутки ткани, делаю двойную норму, согласились, сказав: <Ой, какая девочка!> Я им понравилась. К вязальному станку в цехе меня до 14 лет не допускали, я работала в лоскутном отделе, в котором куклы шили. Наверное, так хотели мне детство продлить.
Трудовой фронт
На фабрике вязали носки, свитера, варежки, перчатки - все для фронта. Работали по 12 часов в сутки, в основном - подростки. Уставали мы сильно, особенно трудно было ночью работать, спать очень хотелось. Помню, на двойной <займ> подписалась - часть зарплаты отчислялась на производство танка или самолета для фронта. После такого <займа> я совсем осталась без зарплаты, но мне так хотелось сделать свой вклад для приближения победы! Потом <займы> нам не вернули, но для нас тогда главным было, чтобы война кончилась.
Помимо работы на фабрике, нас, подростков отправляли на сельскохозяйственные работы. Еще мы строили набережную, а те, кто постарше, рыли окопы.
Питались мы скудно - кипяток и хлеб, хорошо еще нам участки выделили, где мы выращивали картошку и кабачки.
В 1943 году старший брат пришел с фронта раненный - у него не было плеч, руки почти не действовали. Я ухаживала за ним. И вот однажды он из отцовского ружья несколько галок убил, чтобы нас, младших детей, хоть немного мясом покормить. Мама как узнала, ружье отобрала - ведь в военное время могли посадить из-за него. А брат потом работать пошел на завод топливной аппаратуры. О нас, младших братьях, сестре и маме, он очень заботился.
Бомбежка
Наш город бомбили несколько раз. Около нашего дома бомбоубежища не было, поэтому мы спускались на первый этаж и молились. Дом ходил ходуном, было очень страшно. Однажды бомба упала рядом с нашим домом, но не взорвалась, ее потом обезвредили.
Город хорошо защищали наши ярославские девушки-зенитчицы, несмотря на то что они были очень юные. Кому-то было семнадцать лет, кому-то восемнадцать, редко кто из них старше был. Они не дали немецким самолетам разбомбить мост, заводы, другие важные объекты.
Однажды бомбежка началась тогда, когда мне нужно было идти на работу. За опоздание сажали в тюрьму, поэтому я чуть-чуть переждала и пошла на фабрику. Я отошла немного от дома, и вдруг немецкий самолет надо мной закружил. Я упала на землю, а немец высунулся из кабинки, что-то пролепетал по-немецки и самодовольно рассмеялся. Потом он поднялся ввысь, я встала и дальше попыталась идти. А фашист на меня полетел и рассмеялся. Так он раза три меня на землю заставлял падать. Но почему-то не стрелял, может быть, у него патроны закончились. Этого нагло смеющегося летчика я на всю жизнь запомнила.
Наследники
Когда мы узнали о победе, то радость была великая! Мы пришли на стадион Шинного завода, радовались, веселились, танцевали. Я с другими девочками выступала на сцене в гимнастическом костюме. Все ликовали и отмечали победу!
Мы даже во время войны занимались физкультурой и спортом. Когда уже немцев стали теснить, нам, детям и подросткам, устраивали соревнования по лыжам и другим видам спорта.
В 18 лет я вышла замуж за Александра Спиридонова. Мы жили очень счастливо, душа в душу. Родились у нас три дочери - Наталья, Татьяна и Ольга. После смерти Александра я вышла замуж второй раз за Михаила Дашкова. Он умер не так давно, перед смертью покаялся в грехах, обрел мир с Богом.
Всю свою жизнь я проработала на трикотажной фабрике, которая прокормила меня и мою семью в годы войны. В то же время она стала для меня и для моих сверстников трудовым фронтом, нашим вкладов в Великую и святую победу над врагом.
В «Церковь Божью« меня пригласила знакомая. Первый раз я пришла в 1991 году. Сначала богослужение было необычным для меня, но потом я привыкла, подружилась со многими людьми. Сейчас я и две моих дочери с семьями служим Богу, помогаем людям.
У меня три дочери, семь внуков и шестнадцать правнуков. Господь благословил наш род, как мне кажется, благодаря воспитанию папы и молитвам нашей мамы. Она всегда верила в Бога, независимо от того, опасно быть христианкой или нет.
Тамара Алексеевна Спиридонова
Источник: ekklesiast.ru
