Фильм «Левиафан» меня не потряс, как не может потрясти история, хорошо знакомая и безысходная до оскомины. Фильм лишь вызвал в сознании давнишнее, сделанное в минуту депрессии, предположение, что в России на паспортном контроле, как в предбаннике дантовского ада, вполне оправдана была бы надпись «оставь надежду, всяк сюда входящий (а равно влетающий, въезжающий и т.д.), по аналогии с анекдотом советских времен о большом красном флаге, предупреждающем обо всех бытовых и психологических неудобствах, с которыми суждено столкнуться человеку в СССР. Беда только, что появляется все больше поводов даже советское время ставить в пример сегодняшнему. И не только потому, что вспоминающие просто были тогда моложе. Поселок Териберка, в котором Звягинцев снимал «Левиафана», в последние годы советской власти жил своим спокойным рыболовецким северным счастьем, сегодня он агонизирует, и лишь скелеты машин и кораблей напоминают о лучшей доле. Меня, зрителя, привыкшего к телекартинкам насилия и агонии, мало удивляет, что в еще одном медвежьем углу России утоптана в грунт (закатать в асфальт нельзя в виду отсутствия последнего) судьба какого-то киношного автомеханика Николая! Мало ли несчастий сегодня в России творится! Что ж, еще один сорвался в эту бездну…
Россия веками пребывает в ожидании перемены своей участи, когда хрестоматийный «маленький» человек, выдавив наконец из себя по капле раба, ощутит на этой огромной неприютной территории свою полезность, врастет в эту землю корнями, больше всего на свете возжелает ей процветания и станет добиваться этого процветания здесь и сегодня, чтобы передать ту же страсть сначала детям, потом внукам. Но фильм Андрея Звягинцева не оставил у меня такой надежды. Невинно посаженный на 15 лет Николай не сможет передать сыну любви к своей родине, к своему дому, потому что неизвестно выйдет ли он из тюрьмы, чтобы сказать о своей стране то же, что и об изменившей ему жене: «Прости ее, она ведь хорошая». Родина в лице местной власти лишила Николая и дома, и земли, и свободы. Сыну ко времени вероятного освобождения отца будет уже около 30, и он уже поймет цену дружбы: поймет, что друзья совершившей самоубийство матери, взявшие его под опеку, сделали это из-за денег, рассудив, что Николай теперь и так сопьется, а за мальчика государство даст хоть и небольшие, но постоянные деньги. В этом фильме, как в некоторых картинах Сергея Лозницы, Алексея Балабанова, Юрия Быкова, зрителю прививается неутешительная истина - человеку в России не на что опереться, не к кому обратиться в минуту распоследней беды: дружба, любовь, собственность - все эфемерно. Даже в храме, в проповеди священника не найти ему глаголов вечной жизни, потому что проповедь священника не возвышает, а призывает к мертвым идеалам, подобным бумажным купюрам, не имеющим золотого обеспечения. История о Иове рассказана Николаю местным священником не до конца. Нет в ней библейского хэппи-энда, когда Господь благословил страдающего Иова больше, чем прежде. И у него родились семеро сыновей, и три дочери с райскими именами Голубка, Цветок Корицы и Сияние Ресниц. Лишь просьба простить жену, изменившую с лучшим другом, обращенная Николаем к сыну вызывает в сердце теплоту. В остальном же Звягинцев изображает галерею морально-нравственных компрачикосов. И в общем-то по делу, но как жить, когда умирает даже надежда?!
Неизвестно выйдет ли он из тюрьмы, чтобы сказать о своей стране то же, что и об изменившей ему жене: «Прости ее, она ведь хорошая»
Левиафан - образ многоплановый. Остов огромного морского животного, обглоданного временем и морской волной, мало напоминает библейское описание первозданной мощи и ладного строения библейского монстра. «На его спине - ряды щитов, скрепленных плотно, как печатью; сомкнуты они друг с другом - и воздух не пройдет между ними, один к другому прижат, сцеплены они неразрывно». Древнее морское чудовище, символизирующее «царя всем сынам гордости», умерло, на его место пришло другое чудовище - государство, отнимающее у человека дом, чтобы построить на его месте храм. Иов, считающий себя праведным, требует встречи с Богом, и Бог является ему, чтобы Иов понял - тягаться с Богом, создавшим левиафана, ему не под силу. Но конец истории Иова оптимистичный. Именно Иов, неуспокоившийся в своем страдании, говорит о Боге вернее, чем его друзья-утешители. В истории Андрея Звягинцева место Бога занимает государство, угрюмо вершащее свою репрессивную волю. И угнетенному человеку бессмысленно вступать в спор с этим богом. Разве что самому стать служителем левиафана. Николай обмолвился, что после потери дома сам готов пойти в полицейские.
В последние дни много говорится о том, что мы живем в мире, в котором сосуществуют культуры с разным отсчетом времени: кто-то живет в постиндустриальном и постхристианском обществе, а кто-то в средневековом. Леонид Никитинский в статье «Ментовское государство Андрея Звягинцева» пишет, что «государство - зло, а нарождающееся государство - страшное зло, как молодая инфекция, чья сила еще на восходе». Что же это за нарождающееся государство, которое все никак не народится?! Реформы Петра, отмена крепостного права, революция, перестройка, потом пятнадцать лет нефтяной стабильности, но муки рождения все никак не закончатся.
Писатели и поэты уже несколько веков пытаются описать эту врожденную червоточину российского существования. Голубиная чистота ленивого барина и прожектера Ильи Ильича Обломова, променявшего собственное развитие, на удобства старого халата и продавленного дивана, если и передалась его сыну Андрюше наряду с деловой хваткой и рассудочностью семейства Штольцев, его воспитавшего, то была сметена цунами революции. Андрюша либо погиб от пролетарского штык-ножа, либо эмигрировал. Россия оказалась отброшена назад не только в своем экономическом, но что не менее страшно в этическом развитии. Мат стал естественным способом выражения мыслей, подчиненных только сиюминутным физиологическим потребностям. Мэры наших городов - переодевшиеся в дорогие костюмы бандиты. Если перестройка связана для многих с фразой из фильма Тенгиза Абуладзе о дороге, ведущей к храму, то сегодня мы пришли к тому, что храм построен, но дорога к нему оказалась выстланной человеческими костями. Кому может поклоняться человек в таком храме?
Фильм Андрея Звягинцева не подарил никакой надежды, кроме предложения простить жену-изменщицу («О, Русь моя, жена моя!»). «Прости ее, она ведь хорошая». Может быть не сейчас, может быть через тысячу лет, но хорошая, воспринявшая после тысячелетия номинального христианства для вымученного спасения истину Христа. И на память приходят слова Александра Меня о том, что истинного христианства мы еще не узнали, что христианство - религия будущего. Ведь, чтобы победил Христос, сначала должны победить все, кто мнит себя истинной властью.
P.S. После просмотра фильма онлайн я непременно схожу в кинотеатр, чтобы поддержать прекрасную картину Андрея Звягинцева в прокате. Ведь именно в этой картине живущий в совковом мороке Николай, растоптанный судьбой окончательно, вдруг задает важнейший для себя вопрос, вопрос Иова: «За что?» Для встречи с Богом с человека должно слететь все наносное, все ненастоящее. Тогда у него есть шанс. Но им еще надо воспользоваться.
