Пару недель назад я взялся провести молодежную церковную встречу. Из всех предложенных тем мне показалась наиболее актуальной эта: «Где родиться, чтобы пригодиться?» Во многом потому, что мне самому она показалась весьма близкой. Я не коренной москвич, DP, displaced person, лицо, перемещенное силой исторических обстоятельств в другую страну. Родился и вырос в Молдавии, по сложившемуся в последние несколько десятков лет мнению, стране маляров и штукатуров, то есть профессиональных перекати-поле. Всякий раз, когда речь заходит о патриотизме, о долге перед родиной, у меня возникает приступ мучительной рефлексии: о какой родине и о каком долге идет речь?
В моем детстве самый большой кинотеатр Кишинева назывался звучным словом «Патрия». Мне, так и не выучившему молдавский язык до уровня свободного владения, это название на слух нравилось больше, чем его общеупотребительный и по той самой причине затертый перевод - «родина». К тому же молдавское слово позволяло игру: при перестановке букв, получалась «партия», являвшаяся в советские времена монополистом на рынке воспитания патриотизма. От слова «патрия» веяло латинской древностью, патрициями и римскими войнами, от слова «родина» веяло сочинениями на заданную тему, а значит скукой. В моем детском и юношеском нераздвоенном сознании культурная родина, родина родного языка, не была еще отделена от места моего рождения. Существовали культовые культурные фигуры, которые скрепляли два разнородных мира в один: господарь Штефан чел Маре c его дочерью Еленой Волошанкой, женой тверского князя Ивана Молодого, Дмитрий Кантемир, его именем названа станция метро «Кантемировская»; Пушкин с его южной ссылкой, Ион Друцэ, Евгений Дога, Михай Волонтир, Эмиль Лотяну...
В конце 80-х прошлого столетия мир раскололся. Я присягал на воинскую верность государству, которого больше нет. Переехал в Россию, потому что найти работу без знания национального языка стало сложнее. Я много раз после этого был заграницей, провел там два года во время командировки. Куда бы я ни уезжал, меня всегда тянуло невидимым магнитом обратно: в Россию, в Молдову. Но встреча с обеими родинами всегда оставляла ощущение грустного недоумения. И вспоминались слова барона Мюнхгаузена в исполнении Олега Янковского: «Время на небе и на земле течет неодинаково: там — мгновения, тут — века». В чем-то главном Россия не меняется. Она именно такая, какой описал ее Чехов в рассказе «Студент»: «И теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета, — все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше. И ему не хотелось домой». Помню, вернувшись из заграничной командировки, отвыкший за два года от адовых кругов российской бюрократии, я принялся отстаивать свои права в отделении милиции, где мне должны были оформить прописку. Помню, как еще офицер моего возраста с любопытством посмотрел на меня и бросил мимо своему коллеге: «Ну что, отправить его по большому кругу?» Тот задумчиво пожал плечами. «Большой круг, - пояснил мне милиционер, - это доскональная проверка на терроризм, может продолжать до трех месяцев». После этого я не упорствовал, но некоторое время жалел, что вернулся в Россию.
Начать встречу с подростками я решил с мультфильма «Пишто едет домой», дипломной работы Софьи Кендель. Главный герой, то ли кот, то ли пес по имени Пишто, живет в деревушке-развалюшке. Выращивает капусту, гоняет козу, до это капусты весьма охочую, и слушает депрессивную «Элегию» в исполнении Шаляпина. В один момент такая беспросветная жизнь герою надоедает, и он, сложив в чемодан свои нехитрые пожитки, отправляется в путь. Но уехать из родной деревни он не может — слишком полным оказывается автобус. Он ночует на остановке. Выпадает снег и укрывает убогий пейзаж однообразным опрятным белым саваном. К Пишто прибивается плохонькая собачонка. Подумав, оглядевшись на похорошевшую за ночь обрыдлую родную действительность, Пишто возвращается в свою деревню-развалюшку. Едет на старом тракторе, смотрит на снег, на родную деревню и смеется. Все. О чем кино?
Главная головная боль при подготовке к таким встречам вызвана опасением, что разговор получится ничтожным. Группа наших подростков подавляюще девичья. С этим были связаны некоторые мои опасения. Интересно ли будет им задуматься над маячащим где-то в удаленной перспективе вопросом: уехать или остаться? По опыту прошлых встреч мальчишки обыкновенно отмалчиваются, но если говорят, то по делу. С девчонками же сложнее. Сперва необходимо пробиться сквозь многоголосый щебет, сложный налет из кокетства, естественного для этого возраста энергичной веселости; преодолеть их желание привлечь к себе внимание, пооригинальничать и пожеманничать. Хорошо, что к нам присоединился один папа. Он смог своим присутствием притушить протуберанцы игривости двух своих дочерей и что самое важное для разговора — придать ему большую глубину и серьезность.
После просмотра мультфильма глубоких обобщений у детей не возникло. Деревня и вправду родная российская. Мне показалось, что многие из них истолковали попытку переезда Пишто желанием сменить деревенское забытье на городской драйв, исполненный смысла. Они рассуждали как городские жители, для которых деревенская экзотика хороша в терапевтических дозах, чтобы больше любить свое городское житье. Пишто не уехал, услышал я ответ, потому что боялся неизвестности. Для наших детей заграница давно уже край известный. Почти все подростки из присутствовавших на уроке за границу ездят регулярно. Мои дальнейшие расспросы заставили детей назвать причины своих поездок за границу. Ездят туда: за теплым морем, за красивыми домами, за улыбчивыми прохожими. Ребята принесли фотографии: одинокого маяка на французском побережье и кирпичного домика в Новой Англии. Одна из девиц пояснила свое желание: «Хотелось бы жить тут, вдали от людей». На мой вопрос: что бы вы показали своему иностранному другу, из того, чем сами гордитесь, ответы были ожидаемыми и метафизическими: Красная площадь, балалайка с медведем, широкая русская душа, Олимпиада в Сочи. Мы с папой переглянулись. Мы-то помнили цитату из «Москва слезам не верит» о том, что любой советский человек хоть раз в жизни должен отдохнуть в Сочи, потому что для рожденных в СССР Сочи был заменой заграницы. Дети же пока даже не знали точно, чем можно в России гордиться. Родителям бывает нелегче, просто у них выборка шире и времени на раздумья и выводы было больше.
Что интересно в таких разговорах — в них ты вспоминаешь или наталкиваешься на мысли, на которые возможно самостоятельно и не обратил бы внимания. Передо мной сидел десяток девочек и один молчаливый парень, из которых больше половины говорят на одном иностранном языке так же хорошо, как на русском, или к тому приближаются. Некоторые из них испытывают сегодня большие проблемы с грамматикой русской, чем с грамматикой иностранного языка. Прошло два века и образ пушкинской Татьяны, которая, как мы помним, «по-русски плохо знала, журналов русских не читала, и выражалася с трудом на языке своем родном», материализуется в родном отечестве. Несмотря на европеизированность и чаще даже американизированность этих детей, среди них должны быть те самые девчонки и мальчишки, «русские душой», которые не перестанут быть русскими хоть в какие заграницы не упеки их судьба. Но им надо объяснить об их родине что-то, что навсегда отвадит их от засевших в сознании клише. Если бы наши дети знали Питер, Суздаль, Владимир, Ярославль, ту же родную Москву так же хорошо, как некоторые особо любимые города заграницы, то у них появился бы выбор. Если кроме американского кино, родители будут умно направлять интерес своих детей в сторону лучших образцов отечественного кино, они создадут еще один корень, который не даст заглохнуть их русскости.
Только к концу разговора смешки прекратились и несколько минут, пока говорили взрослые, царило умное молчание. Папа двух девочек очень кстати вспомнил, что в молодости они с мамой имели прекрасную возможность уехать на учебу за границу. Но не воспользовались ею. Почему? Потому что хотели быть полезными здесь. Это звучит для нынешних тинейджеров слишком абстрактно, но им это важно слышать. И причина, по которым Пишто остался в родной деревне, вдруг стала более понятной. Он решил заботиться о маленькой дрянной собачонке, которых в любой деревне как собак нерезанных. Мы не уезжаем, в конце концов, потому что нам надо о ком-то заботиться, потому, что мы верим, что нужны этой стране. Умом-то понимаем, что не нужны. Но верим! Ведь вера — уверенность в невидимом. Вот и получается, что мы пока патриоты той невидимой России, которой, если брать глобально, еще нет и которая, вероятно, нескоро появится. Но если брать отдельные ее места, где люди уже научились выше рангов и регалий ставить личные человеческие достоинства, эта новая Россия уже прорезается, и из нее не хочется уезжать.
На прощанье же папа двух девочек мне сказал:
— Мы с женой понимаем, что воспитываем девчонок так, чтобы они могли жить сегодня в любой стране.
«Воспитываете космополитами? - подумал я. - Но может в этом-то и смысл патриотизма? Космополит, имея выбор, на родину не вернется, ведь всегда есть страна, в которой он еще не бывал. Патриот, не шумный квасной, а спокойный, настоящий, который себя никогда патриотом не назовет, имея возможность жить в любой стране, осознанно выберет жизнь в России, потому что верит в ту пользу, которую может принести? А вера, как известно, без дел мертва».
